Преподобный Лев Оптинский (1768-1841)

24 октября мы празднуем память первого Оптинского старца,
преподобного Льва.

Преподобный
Лев, в миру Лев Данилович Наголкин, родился в городе
Карачеве Орловской губернии. О его семье известно
немного: родители его были простые мещане, по-видимому,
бедные, так как Лев Данилович, будучи человеком
выдающихся умственных и нравственных достоинств, не
имел возможности вести своё дело и заниматься
собственным хозяйством. Он вынужден был трудиться за
жалование приказчиком у купца, торговавшего пенькою и
конопляным маслом в городе Болхове той же губернии. В
те давние времена слово «приказчик» ещё не
было в ходу и таковых называли просто
«работник» или «малый».

Лев Данилович слыл «малым» честным и верным,
расторопным и смекалистым, и поэтому пользовался доверием
и уважением хозяина. В жизни будущего старца особенно явно
являл себя Промысл Божий, обращающий все жизненные
обстоятельства на пользу духовную: любящим Бога всё
содействует ко благу.

По роду своей деятельности Лев имел возможность общаться с
людьми самых разных сословий и состояний, и, имея
прекрасную память, и такие качества, как любознательность,
наблюдательность, дальновидность, приобрёл множество
разнообразных и полезных сведений. Хорошо знал почти всю
Россию: жизнь дворянства и купечества, военную и флотскую
службу, быт простого народа. Все эти знания пригодились
ему потом как духовному наставнику, окормляющему пасомых.

Видя усердие и добродетельную жизнь своего
«малого», хозяин предложил ему руку своей
дочери, но у Льва Даниловича были совсем другие планы, и
от выгодной женитьбы он отказался наотрез.

В 1797 году, на 29-ом году жизни, молодой человек поступил
в монастырь в Оптину Пустынь и сразу же ревностно принялся
за труды монастырской жизни, да так, что за 2 года этими
непомерными трудами успел расстроить своё крепкое
здоровье. Несколько раз приходилось будущему старцу
переходить из одного монастыря в другой, то в поисках
духоносного наставника, то желая укрыться от славы
людской. В 1801 году в Белобережской пустыни он был
пострижен в монашество с именем Леонид, в том же году
рукоположен во иеродиаконы, а затем во иеромонахи.

Столь быстрое рукоположение не послужило поводом к
превозношению смиренного инока, не угасило его ревности,
наоборот, он возрастал духовно. Как-то раз клиросная
братия отказались петь бдение, пытаясь принудить
настоятеля исполнить их требования. Настоятель не захотел
уступать неразумному домогательству и, смиряя своевольную
братию, велел пропеть бдение отцу Леониду с другим братом.
Отец Леонид весь день трудился на послушании и возил сено.
Усталый, покрытый пылью, не успевший даже вкусить ужина,
он беспрекословно отправился на клирос отправлять бдение.
Таково было послушание у будущего старца, а, по словам
святых отцов, истинные старцы получаются из настоящих
послушников.

Уже в то время молодой иеромонах проявлял необычное
человеколюбие и прозорливость. Один брат, впавший в
прелесть, взобрался на колокольню и кричал оттуда во
всеуслышание, что прыгнет вниз и не разобьётся, ибо его
подхватят ангелы. Отец Леонид в этот момент трудился на
послушании. Внезапно он оставил работу и побежал на
колокольню, где успел схватить прельщённого, уже
собравшегося прыгать вниз, за край одежды, не дав ему
погибнуть душой и телом.

Молодой иеромонах так преуспел в духовной жизни, что это
было явно видно окружающим, и в 1804 году братия избирает
отца Леонида настоятелем монастыря. Само избрание застало
смиренного инока в трудах послушания: он варил квас для
братии, уклонившись от участия в выборах. Братия всем
собором явились на квасоварню, сняли с будущего настоятеля
фартук, взяли из рук его черпак и повезли в Орёл для
представления его владыке Досифею.

Начальственная должность не изменила смиренный нрав отца
Леонида. По делам обители он часто отправлялся на простой
телеге с одной лошадкой, да ещё и садился сам за кучера.
Как-то пришлось ему поехать по делам монастыря в Карачев с
одним из иеромонахов обители, отцом Гавриилом. Отец
Гавриил, собираясь в поездку, приготовил праздничное
облачение. Выйдя на улицу, он, вместо ожидаемого экипажа с
кучером, увидел телегу с впряжённой в нее лошадкой, и
удивленно спросил отца Леонида:

– Где же кучер?

На что настоятель ответил:

– Какой? Чтобы у меня для одной лошади трёх кучеров?
Спасибо! Садись-ка, брат, на передок, а устанешь, –
я сяду. А это что? Камилавочник и ряска? Да я и сам
камилавки не беру с собой. А ты, если берёшь с собой такой
парад, так садись на моё место, а я лошадью править буду.

И сам сел на предок. Сконфуженный отец Гавриил унёс весь
свой «парад» в келью, и попросил отца
настоятеля позволить ему сесть на месте кучера. Вот таким
начальником был отец Леонид.

Господь послал ему опытного духовного наставника,
схимонаха Феодора, ученика великого старца Паисия
Величковского. Отец Феодор поселился в Белобережской
пустыни в 1805 году, а в 1807 его постигла, не без Божьего
Промысла, тяжёлая болезнь: 9 дней он не принимал пищи и 3
суток находился в летаргическом сне. После этого, испытав,
по-видимому, сильные духовные переживания, возжелал более
уединённой и безмолвной жизни.

По любви и уважению к старцу, ему тут же построили келью в
лесу, в 2-х километрах от обители, где он поселился с
другим подвижником, иеросхимонахом Клеопою, в пустынном
безмолвии. Скоро к ним присоединился и отец Леонид,
который добровольно сложил с себя настоятельство и принял
здесь келейный постриг в схиму с именем Лев.

Три подвижника подвизались в глуши, пока Промысл Божий не
повелел им сменить место жительства. Новому настоятелю
монастыря не нравилось, что мирские посетители и
монастырская братия обращались к пустынникам за духовным
руководством. К тому же нечаянный пожар спалил их келью,
и, хотя они отстроили новую, но жить в ней им долго не
пришлось. Отец Феодор, постоянно гонимый по зависти врага,
был вынужден уехать в Палеостровскую пустынь, где прожил 3
скорбных года. Отец Лев с больным отцом Клеопою
переселились в 1811 году в Валаамский скит, куда в
следующем году удалось перейти и самому старцу Феодору, и
сотаинники воссоединились.

Около 6-ти лет они провели в Валаамском скиту, и своей
мудростью, духовной высотой привлекли многих братий,
искавших духовного руководства. Возрастали духовно и сами,
так что местный юродивый Антон Иванович говорил о них
иносказательно: «Торговали здесь хорошо». Но
гонения продолжались: игумен обители стал выражать
недовольство против старцев, которые, по его мнению,
лишали его самого права быть единственным духовным
руководителем братии.

Отец Лев с отцом Феодором (подвижник отец Клеопа скончался
в 1816 году) перебрались в Александро-Свирский монастырь,
где подвизались до кончины старца Феодора. Отец Лев после
смерти старца решился перейти со своими учениками в более
уединённое место. Узнав о его желании, многие стали
предлагать ему перейти к ним в обитель, в их числе были
братия Площанской пустыни и только что устроенного скита в
Оптиной пустыни.

Отец Лев побывал на давно желаемом богомолье в Киеве, и,
поклонившись мощам угодников Божиих в пещерах, изъявил
своё желание поехать в Оптину. Премудрый Господь, однако,
сотворил этот путь не прямым, а через Богородицкую
Площанскую пустынь, где в то время о даровании ему
духовного наставника пламенно молился отец Макарий,
будущий Оптинский старец и любимый ученик, сподвижник и
сотаинник преподобного Льва. Промысл Божий свёл их вместе
во время короткого (полгода) пребывания отца Льва в
Площанской пустыни. Эта встреча позволила им потом
воссоединиться в Оптиной, куда преподобный Лев приехал с
шестью учениками в 1829 году, а преподобный Макарий
последовал за ним в 1834 году.

Оптина стала последним местом земного пребывания
преподобного Льва, здесь он прожил 12 лет – до самой
смерти в 1841 году. Преподобный стал первым Оптинским
старцем, родоначальником всех старцев Оптинских,
наставником преподобного Макария и великого Оптинского
старца преподобного Амвросия.

Оптинская братия приняли отца Льва с великой радостью, как
дар небесный. Оптинский скит в то время был очень беден,
не отстроен до конца: вокруг маленькой деревянной церкви в
честь святого Пророка и Предтечи Господня Иоанна с
небольшой деревянной колокольней стояли несколько
неоштукатуренных домиков, крытых тёсом. Ограды вокруг
скита ещё не было, обнесён он был только плетнём, да и то
не весь, зато вокруг скита шумел многовековой сосновый
бор. С северной стороны скита находилось место для пасеки
и небольшой домик, предназначенный для отца Льва,
поставленный специально в отдалении, чтобы старца могли
невозбранно посещать и монашествующие, и миряне.

Настоятель отец Моисей поручил духовному руководству
старца всю братию, и сам стал окормляться у него. Таким
образом, старец руководил всей духовной жизнью обители, да
и дела внешней стороны жизни монастыря решались под его
духовным руководством. Старец достиг высокой меры
духовного возраста и во всеоружии духовной силы вышел на
новое великое служение, к которому призван был Промыслом
Божиим.

Преподобный Лев был великим молитвенником. Находясь почти
непрерывно среди людского горя, скорби, суеты, он в то же
время непрерывно пребывал в молитве. Один из учеников
преподобного рассказывал, что в те редкие минуты, когда
старец оставался без народа, он так погружался в молитву,
что забывал о келейнике, не слышал его объяснений, и тому
приходилось несколько раз повторять одно и то же.

Преподобный Лев имел живую веру в Промысл Божий и во всех
затруднительных случаях жизни уповал на Господа. Он писал:
«Архипастырь наш, по наговорам, нами недоволен. Но
Архиерей грядущих благ, Господь Бог наш, более сего знает
и следственно может более нами управлять. И так паки реку
о сем: буди воля Господня!»

«Милосердый же Господь исполняет и обращает всё в
Свою волю и на пользу нашу, хотя, по-видимому, и
противными нам средствами и последствиями…»

Когда враг воздвиг на старца гонения через людей, не
понимающих сути духовного старческого окормления, и
притеснениями Калужского епископа преподобный Лев был
стеснён в приёме посетителей, ему приятно было успокоиться
и передохнуть от трудов своих. Хотя о своём собственном
покое он никогда не заботился, а всегда жалел страждущих,
но и в этом случае с упованием полагался на волю Божию:
«Бог силен помочь и без моего недостоинства»,
– говорил он.

Преподобному были присущи смирение и кротость, никто не
видел его гневающимся или раздражённым, унывающим, никто
не слышал от него ропота. Мирный дух и радость
сопутствовали ему постоянно. Старец говорил: «Я живу
и хожу пред Богом моим, живу для ближних моих, откинув
всякое лицемерие и страх мирского суда; я не боюсь никого,
кроме Бога». Так, уповая на Господа, он оставался
неколебим среди гонений, доносов и клеветы, нападений
врагов видимых и невидимых, как скала посреди обуревающих
её волн. Старец Феодор, духовный наставник преподобного
Льва, называл его «смиренный лев».

Отец Лев стяжал высокие духовные дары: дар исцеления душ и
телес человеческих, дар неразвлекаемой непрестанной
молитвы, дар духовного рассуждения. Он мог точно постигать
и указывать духовным чадам, что угодно или неугодно Богу,
мог верно судить о душевном и духовном устроении других
людей, ясно мог распознавать дух истинный и дух прелести:
действие благодати Божией и прелесть вражию, хотя бы
тонкую и сокровенную. Он имел от Господа и дар
прозорливости, читал в душах своих чад их сердечные тайны,
сокровенные помыслы, напоминал забытые грехи.

Если было необходимо, старец мог смирить и обличить
человека, но вместе с тем до тонкости понимал, кто что
может понести, и как, и чем кого утешить, поэтому даже при
строгом обличении человек не уходил от старца неутешенным.
Один из чад отца Льва вспоминал:

«Бывало, батюшка сделает мне такой строгий и грозный
выговор, что едва на ногах устою; но тут же и сам смирится
как дитя, и так умиротворит и утешит, что на душе
сделается легко и отрадно; и уйдёшь от него мирный и
весёлый, как будто батюшка меня хвалил, а не
укорял».

В присутствии старца люди ощущали мир, духовную радость,
сердечное успокоение. Приходили часто со скорбями, с
горем, а покидали келью умиротворённые, радостные. Другой
его ученик вспоминал: «Ещё замечал над собою, живши
в монастыре: иногда нападала на меня тоска, уныние, и
жестоко бороли помыслы. Пойдёшь, бывало, к батюшке
утешиться в своих скорбях, и при вступлении в его келью
вмиг всё исчезнет, и в сердце вдруг почувствуешь тишину и
радость. Батюшка спросит: «Зачем пришёл?»
– А ты и говорить не знаешь что. Возьмёт батюшка
маслом помажет из лампады, да благословит; и пойдёшь из
его кельи с сердечною радостью и душевным миром».

Старец знал, кого и как можно обличить. Как-то
новоначальный брат оскорбил старого монаха, и оба пришли
жаловаться к отцу Льву. Для всех было очевидно, что во
всём виноват новоначальный. Но старец рассудил не так. Он
сказал старому монаху:

– Не стыдно ли тебе равняться с новоначальным? Он
только что пришёл из мира, у него волосы ещё не успели
отрасти, с него и взыскивать-то строго нельзя, коли он
недолжное скажет. А ты сколько лет в монастыре живёшь и не
научился внимать себе!

Так они и ушли, причём новоначальный брат торжествовал,
чувствуя себя полностью оправданным. Когда же вскоре он
пришёл к старцу один, тот взял его за руку и сказал:

– Что же это ты, брат, делаешь? Только что пришёл из
мира, волосы у тебя не успели отрасти, а ты уже старых
монахов оскорбляешь!

Неожиданное вразумление так подействовало на
новоначального брата, что он стал просить прощения в
глубоком раскаянии.

Был в Оптиной один брат, который часто просил у старца
позволить ему носить вериги. Старец со многих снимал
вериги, и этому брату объяснил, что не в веригах спасение.
Но тот настаивал. Тогда преподобный решил показать
желающему носить вериги его истинный духовный возраст.
Позвав к себе кузнеца, старец сказал ему:

– Когда придёт к тебе такой-то брат и будет просить
тебя сделать ему вериги, дай ему хорошую пощёчину.

Когда в следующий раз этот брат стал снова просить о
веригах, старец отправил его к кузнецу. Брат с радостью
прибегает в кузню и говорит кузнецу:

– Батюшка благословил тебе сделать для меня вериги.

Занятый делом кузнец отвесил ему пощёчину со словами:
«Какие тебе еще вериги?» Не стерпевший этого
брат ответил тем же, и оба отправились на суд к старцу.
Кузнецу, конечно, ничего не было, а брату, желавшему
носить вериги, старец сказал:

– Куда же ты лезешь носить вериги, когда и одной
пощёчины не мог потерпеть!

Старец учил держаться простоты, искренности, нелицемерия,
которые притягивают благодать Божию: «Непритворство,
нековарство, откровенность души, – вот что приятно
смиренному сердцем Господу».

Часто людей обуревает склонность к учительству, к
непрошеным наставлениям, к замечаниям, которые они любят
раздавать направо и налево. Когда у старца спрашивали,
следует ли делать замечания, поправлять новоначальных
братий, видя их в некоторых поступках неосмотрительными
или делающими что-либо неблагопристойно, преподобный Лев
отвечал:

– Если ты обязан более внимать себе, если ты не
имеешь на то благословения от начальника и признаёшь себя
подверженным страстям, то не входи никак в те предметы и
случаи, кои до тебя не касаются. Молчи. Всяк своему
Господеви стоит или падает. Старайся всемерно сам не быть
соблазнителем ближних. Врачу, исцелися сам!

Козельский житель Семен Иванович рассказывал о том, как
преподобный Лев учил терпеть скорби: «В тридцатых
годах (прошлого девятнадцатого века) я, как и после,
занимался приготовлением горшечной посуды. Жили мы с
матушкою в своём домике; лошади у нас не было, а была
порядочная повозка. Накладу, бывало, горшков в эту
повозку, попрошу у кого-нибудь лошадку и свезу горшки-то
на базар. Так, бывало, и пробавлялся. В это время стоял у
нас в доме солдат поляк, но потом отошёл от нас и сбился с
толку. Раз, улучивши удобное время, он залез к нам на двор
и стащил колёса с нашей повозки.

Объяснил я батюшке отцу Леониду своё горе и сказал, что
знаю вора и могу отыскать колеса. «Оставь,
Семёнушка, не гонись за своими колесами, – ответил
батюшка, – это Бог тебя наказал, ты и понеси Божие
наказание и тогда малою скорбию избавишься от больших. А
если не захочешь потерпеть этого малого искушения, то
больше будешь наказан». Я последовал совету старца,
и, как он сказал, так всё и сбылось.

В скором времени тот же поляк опять залез к нам на двор,
вытащил из амбара мешок с мукой, взвалил на плечо и хотел
пройти с ним чрез огород; а с огорода в это время шла моя
матушка и встретила его. – “Куда ты, –
сказала она, – это несёшь?” Тот бросил мешок с
мукой и убежал.

Вскоре за этим был и другой случай. У нас была корова,
– мы решились продать её. Нашли купца, сторговались
и взяли задаток. Но покупатель почему-то несколько дней не
брал от нас коровы; наконец взял её к себе. А в следующую
за тем ночь влез к нам вор и разломал закуту, где стаивала
наша корова, без сомнения, чтобы свести её; но её уже там
не было. Так опять Господь, по молитвам старца, избавил
нас от напасти.

После сего чрез много лет был со мною и третий подобный
случай, уже после смерти моей матери. Оканчивалась
страстная седмица, и наступал праздник
Пасхи. Мне почему-то пришло на мысль перенести все
свои нужные вещи из своего домика к сестре соседке. Так я
и сделал. А как наступал первый день праздника, я запер со
всех сторон свой дом и пошел к утрени. Всегда, бывало, эту
утреню я проводил радостно; а теперь, сам не знаю от чего,
в душе было что-то неприятно. Прихожу от утрени, смотрю:
окна повыставлены, и дверь отперта. “Ну, думаю себе,
должно быть был недобрый человек”. И действительно
был; но так как все нужные вещи перенесены были мною к
сестре, то он и ушел почти ни с чем.

Так три раза исполнялось на мне предсказание батюшки отца
Леонида, что, если понесу малое наказание Божие, то больше
уже Бог не станет наказывать меня».

Обращавшимся к нему за духовными советами монашеской
братии и мирским посетителям преподобный Лев помогал и в
телесных болезнях, указывая на испытанные народные
средства. Преимущественно он употреблял для лечения так
называемую «горькую воду», которой у него
выходило в день иногда более целого ушата. И после кончины
старца эту воду в обители продолжали приготовлять и
раздавать страдающим внутренними болезнями, но после него
она уже потеряла ту многоцелебную силу, какая в ней была,
чтобы помогать от всяких болезней, хотя от некоторых
помогала.

Часто старец отправлял страждущих в Воронеж к мощам в то
время новоявленного угодника Божия, святителя Митрофана. И
часто больные возвращались поблагодарить старца за
выздоровление, иной же раз такое исцеление совершалось
даже в пути. Многим душевно и телесно больным старец
оказывал благодатную помощь, помазывая их елеем от
неугасимой лампады, теплившейся в его келье пред Владимирской
иконою Бoжиeй Матери.

Приводили к старцу и бесноватых. Было также немало и
таких, которые прежде сами не знали, что они одержимы
бесом, и только в присутствии старца, по обличении им
таившейся в них прелести, начинали бесноваться.

«Вскоре по поступлении моем в Оптину пустынь (около
1832 года), – рассказывал отец игумен П., –
когда келейниками у отца Льва были отец Геронтий, отец
Макарий Грузинов и Павел Тамбовцев, привели к старцу
бесноватую крестьянку, которая во время беснования
говорила на иностранных языках. Старец читал над нею раза
три молитву, мазал её елеем от неугасимой лампады пред
иконою Божией Матери и давал ей пить это масло. В другой
раз её приводили к старцу ещё больною, а в третий уже
исцелённою. Когда же Тамбовцев попросил её поговорить, как
говорила она прежде, на иностранных языках, она сказала:
“И, батюшка! Где мне говорить на иностранных языках?
Я и по-своему-то (по-русски) едва говорю и насилу хожу.
Слава Богу, что прежняя болезнь-то моя
прошла”».

Как-то раз приведена была к старцу отцу Льву шестью
человеками одна бесноватая. Как только она увидела старца,
упала пред ним и сильно закричала: «Вот этот-то
седой меня выгонит. Была я в Киеве, в Москве, в Воронеже,
никто меня не гнал, а теперь-то я выйду». Старец
прочитал над нею молитву и помазал ее святым маслом из
лампады у иконы Божией Матери. После молитв старца
бесноватая тихо встала и пошла из его кельи. Потом
ежегодно приходила она в Оптину уже здоровая, а после
кончины старца с верою брала с могилы его землю для других
больных, и они также получали от нее пользу.

«Я помню, – рассказывал Киево-Печерский
иеросхимонах Антоний, – пришла к старцу отцу Леониду
одна женщина, у которой была на груди рана. Отбросив
стыдливость, она открыла её старцу в присутствии всех нас,
его келейных. Батюшка, ничтоже сумняся, омочил свой
указательный перст в елей, теплившейся пред святой иконою
Матери Божией лампады, помазал рану женщины и отпустил её
домой. Чрез неделю эта женщина пришла к старцу с
благодарением и всем нам заявила, что рана её зажила
вскоре после того, как старец помазал её елеем».
– «Бывало нередко, – прибавлял отец
Антоний, – придёт к батюшке больной, еле ноги
волочит, а от него идёт бодро и весело и всем объявляет
свою радость, что исцелён».

В сентябре 1841 года старец начал заметно слабеть,
перестал вкушать пищу и ежедневно причащался Святых
Христовых Таин. Перед кончиной преподобный Лев сказал
обступившим его чадам: «Ныне со мной будет милость
Божия». Старец крестился и повторял много раз:
«Слава Богу!», ликуя душой среди тяжких
телесных страданий. Лицо его всё более светлело, и он уже
не мог скрывать ощущаемой им духовной радости в уповании
на будущие воздаяния от Господа.

В болезни тело и руки старца были холодными, и он говорил
любимым чадам и своему келейнику Иакову: «Если
получу милость Божию, тело моё согреется и будет
тёплое». По кончине тело старца стояло 3 дня в
храме, не издавая нисколько смертного запаха, и согрело
всю одежду и даже нижнюю доску гроба. В день кончины
преподобного служили всенощную в честь памяти святых отцев
семи Вселенских Соборов.

В 1996 году преподобный Лев был причислен к лику
местночтимых святых Оптиной Пустыни, а в августе 2000 года
– Юбилейным Архиерейским Собором Русской
Православной Церкви – прославлен для общецерковного
почитания. Мощи старца покоятся во Владимирском
храме Оптиной Пустыни.

Преподобне отче наш Льве, моли Бога о нас!